Безы

«ХМ-Театр анонсировал пьесу «Мастер и Маргарита» без Воланда». Эта новость звучала по радио и множилась в Интернет, несмотря на воскресный день.

«Вот так просто, оказывается, победить зло!» – думал про себя худрук того самого театра утром на следующий понедельник, собираясь на работу.

«Трам-пам-пам!» – песенка с неопределённой мелодией вырывалась у него сама по себе. Такое гипер-возбуждение он в себе любил, но одновременно опасался, как бы оно не умножилось до такой степени, что разорвало бы его в порыве творческих чувств и замыслов. И так под влиянием этой энергии он проснулся раньше обычного, было только шесть часов. Снова ложиться было глупо, худрук решил устроить всем сюрприз и скрытую проверку, кто во ,сколько приходит. «И какой приходит, гы-гы».

В последние месяцы он вообще был на эмоциональной волне: приходилось решать не только задачи не просто искусства, а искусства военного времени. Да и театр был передовой, необходимо выдавать яркость и актуальность, даже смотреть за горизонт, рвать ткань залежалой драматургии, печатать на подмостках новую классику. Ррритм сам рвался из него, даже как будто прорывался из того самого писательского ниоткуда, воплощая в реальность первопризывы всемирной сути, избрав именно этого человека в рупоры. 

На улицах в такую рань не было даже дворников. А зря. Снегу за ночь навалило почти по колено. Был он красивый, хрусткий, как-то даже звучал сам по себе. «Мощный образ! Самодостаточный снег, или нет, бьющийся в такт динамичному будущему. Хорошо бы не забыть это, поместить в действие, фоном, а может и неопределённым действующим лицом. Главное, не забыть», – такое он и в обычной жизни генерировал без нужды, а сейчас так штамповал как выпускает бумаги добрая канцелярия. 

Мужчина понял, что ехать на машине будет неудобно. Если здесь он ещё выберется, то в центре наверняка будут и заторы, и поставить авто сложно. Он этому не расстроился: проехаться на общественном транспорте и потом прогуляться будет даже приключением. Худрук тогда развернулся посреди дороги и пошёл по бульвару к остановке. 

В начале пути к остановке он заметил такую деталь: в сталинках горели почти все окна, как будто они наблюдали за ним. «Ну да, живут люди в возрасте. Это уже стариковское: рано вставать». Только окна были без людей. «Да ничего особенного, просто странно и всё!» Ускорил шаг. Хотя по глубокому снегу, почти по целине – редкие следы не успели протоптать тропинок – идти оказалось непросто, так, что он быстро утомился. В ботинки насыпалось снега. 

Уже за первые несколько минут начавшегося с радости утра возникло несколько поводов для раздражения. По отдельности каждый из них был пустячным, но накапливаясь, они влияли на расшатанную творчеством психику худрука. Он решил зайти в круглосуточное кафе. Здесь его все знали и все знали его, но не как знаменитость, а просто как завсегдатая, причём нежадного. Такая стабильность должна была послужить во благо настроению. 

Единственная сотрудница обновляла мелом меню на дощатой стене. Текст была на некоторой высоте, и девушка стояла на стремянке. 

– Добрый день! – сказала на звук открывшейся двери, не поворачиваясь, сотрудница. 

– Ага! – невпопад ответил мужчина. 

Он такое не мог говорить в театре, поэтому некоторый набор просторечных слов и оборотов старался растратить в городе; также он в эти мгновения автоматически поинтересовался ногами девушки под средней длины юбкой, оценил зрелище как весьма положительное. 

«Кофе без…» – мелок в руке сотрудницы замер, она ловко спрыгнула на пол.

– Э-э-э, – мужчина застопорился в стремлении увидеть бейдж с именем барышни, всех он, конечно, не помнил – Анна.

– А, это вы… – она почему-то растянула несложную фразу, но значение этой протяжности он не понял, или не вспомнил, чем такое могло быть вызвано. 

– Ну да, сегодня я, – такая простая шутка, с театральной подводочкой, ему очень понравилась, получилось, будто они репетировали. 

– Можно два, нет, три круассана и вот эту вашу новую позицию, «кофе без…»? 

– Ага, – без тени улыбки сказала девушка и стала заниматься с кофейным аппаратом, – А плюшки вам какие? 

Похоже, Анна в отсутствие других посетителей тоже расходовала свой запас неофициального поведения. 

– На ваше усмотрение. 

Худрук расположился за столиком, снял шапку и расстегнул пальто. Он больше всего любил в жизни такие спокойные минуты. Просто ждёшь чего-то, ни о чём можно не думать. А то навалилась вся громада искусства. «Может не стоило идти в худруки?» – такой внутренний разговор он затевал с собой всякий раз, когда было нечем занять мысли. «Приходится не только искусство, а всё больше политическое искусство! Хотя у нас к любому слову можно присоединить «политическое» и получится новый смысл, такая игра. Постановка – и политическая постановка, комедия – и политическая комедия, даже кофе – и политический кофе… Всё играет новым подтекстом. Опасненьким». Мужчина с опаской посмотрел на Анну – вдруг, она слышит его мысли, или о чём догадывается. 

«Вот легко было Фрейду – под любую ситуацию был универсальный инструмент. А тут крутись, да ещё беспрерывно. Как волчок, или ротор. Вот бы побыть чуть-чуть статором, даже с большой буквы – Статором»

Анна принесла круассаны и кофе в огромной, величиной с тазик чашке. 

– Решил наесться на неделю, – дежурно пошутил он, да и хотелось просто поговорить, чтобы отвлечься. 

Действительно, он взял лишнего, но этот микро-порыв он посчитал за режиссёрский, а такому он привык всегда доверять. Хоть бы и в бытовых ситуациях. Режиссёр же всегда способен привнести оригинальный поворот. Тем более в Москве, где в местном театре это необходимость, просто нельзя быть неоригинальным – публика не простит. Хоть голым бегай по сцене и между рядами и блажи, но выдай продукт! 

Худрук накручивал себя, чтобы выдать всем на неделю. Не по-злому, а для порядка. И стал играть сам с собой в поиск слова, которое «не играет» со словом «политический». «Театр» – играет; «снег» – как-то по-своему, с подтекстом, но играет; «утро» – тоже играет, вот же ж! А, вот, «круассан» не играет! Ну супер!» 

Первую плюшку он заглотил в один приём. Мгновенно пришло удовлетворение. Стал запивать кофе. Пил долго, не напитываясь кофейным тонусом. «Тьфу ты, оно же без…»

– Да, без кофе без кофе. Вы же сами просили. Со вкусом кофе и всё, – Анна не знала, как угодить раннему посетителю. – Ну вот вам шоколадка для вкуса. 

– Нет, спасибо! Мне хватит еды, – нахождение на грани между хорошим и плохим настроением его всегда расстраивало, и уже про себя подумал. – Я же что-то забыл. 

«А, вспомнил. Надо же пьесу трансформировать, на «без Воланда». В общем-то не так сложно».

Продолжил пить безвкусный напиток. Хорошо, горячий, и много. 

«Надо бы, чтобы изменения были лёгкими, лёгкими с точки зрения исполнения. И введения новых сцен, взамен старых. Для лёгкости нужна немалая доля цинизма». Ему этого не доставало, кроме того, полезно было посоветоваться со знающими людьми. Ну и чтобы согласование прошло технично. 

Он стал звонить драматургу, с которым они постоянно сотрудничали. Тот, в силу профессии и некоторой доли охального, озорного характера мог в тексте положить любое число героев, неважно, главных или второго плана, а уж массовку крошил почём зря. Поэтому, особенно из-за сложностей с элиминацией массовки, драматурга многие режиссёры не жаловали. А наш худрук его любил – за умение жить, за способность к совместному сумасшествию. 

Мужчина по привычке разговаривал на громкой связи. Сотрудница давно привыкла к гомону заведения и принимала людей с их маленькими отличиями, ничего не сказала. 

Телефон не брали минуты три, но худрук продолжал настаивать.

– Привет! – худрук как будто сразу одним тоном наругал товарища. 

– Ой, ты чего? Ты в себе, звонить в такую рань?! – на том конце трубки голос был чуть хриплым.

– Что, вчера пил? – без злобы спросил звонящий. 

– Ну… мимо не лил, – драматург повеселел, возможно, вспомнил недавние приключения. 

– Я тебе вот по какой оказии звоню…

– Да, слышал-слышал. Ярко выступили, – автор хрипло засмеялся.

– Ну попей ты уже воды! – худрук разозлился. – Я же серьёзные вещи хочу обсудить. Всем же попадёт, а что ты слился я молчать не буду. 

– Чего это я слился?! – голос стал нормальным, видимо, драматург промочил-таки горло, правда, неизвестно чем. 

Худрук впервые так говорил с другом, сам не понимая, откуда у него взялись эти нотки, да и сами слова. Как будто он их вынес из какого-то «тёмного эфира», уж точно не из творческого нечто. Посетило странное ощущение, что реальность расслоилась, в промежутке между одним круассаном и вторым. Оттуда выглянул его двойник, показал язык. И мгновенно исчез, но полог этой мизансцены ещё колебался, как театральные кулисы – значит, тот второй худруковский «я» всё-таки был. 

– Да, извини, – переменился в тоне звонивший. – Плюшкой подавился. Я тут в кафе. 

– Что нужно-то? 

– Пьесу нужно докрутить. Я примерно представляю как. 

– Ну зло нельзя так быстро устранить. Во всех смыслах. Более того, оно даже правит нами, и делает это, я считаю, более действенно. Представь, если бы было одно добро. Жуть! – не видя лица человека, невозможно было понять, шутит тот или говорит серьёзно.

– Вот, ты меня понимаешь, – к худруку снова вернулось хорошее настроение. 

– В общем, как всегда, нужны две правды!? 

– Да-да, – глава театра аж запрыгал на кресле, хотел было продолжить речь, но автор ему не дал.

– И столкновение в лоб, без полутонов. Ба-бам! 

На том конце провода послышались шаги, звук передвигаемых предметов. Понять, что там происходит, было невозможно. 

– Да, приезжай, как сможешь.

– Ну скоро.

Драматург не отключил связь, и худрук с сотрудницей услышали громогласный шекспировский монолог: 

– Приветствую тебя, мой повелитель! // Готов я сделать все, что ты прикажешь: // Плыть по волнам, иль ринуться в огонь, // Иль на кудрявом облаке помчаться. // Вели — и все исполнит Ариэль! 

Худрук отключился. 

– Это из «Бури», – пояснил он в воздух. 

Девушка кивнула. 

– Заверните мне оставшийся круассан. Не надо, я так, в салфетке. 

Мужчина завернул выпечку, положил в карман пальто. Перед выходом из кафе он помялся, чувствовалась какая-то незавершённость. Худрук решил эту незавершённость так и оставить, подвесил её в пространстве легким махом руки. 

На веранде кафе он чуть задержался, достал пачку сигарет, покрутил её в руках и положил обратно в карман. Обернулся на вывеску. На ней не горела последняя буква – получалось вместо «Безе» всё тот же «Без». 

На улице стало больше прохожих. Настроение же продолжало пребывать в неопределённости. Как будто, ему чего-то не хватало, он был без чего-то, внутри или снаружи, непонятно. 

«Надо с кем-то поговорить. С неожиданным. Сдвинуться, вверх или вниз. И эти маленькие отсутствия, что-то без чего-то, вроде даже и небольшого, но это так нарушает мир. Раздражает, а иногда и волнует». 

Он заметил на перекрёстке собравшихся дворников-гастарбайтеров. Те пока только собирались на работы, переговаривались между собой, смеялись. Худрук подошёл к ним ближе, стал присматриваться. Ему нравились работящие люди, в них таилась уверенность в своём деле, изначальное понимание мироустройства, отсутствие сомнений, сноровка в обращении с предметным окружением. «А тут маешься по каждому поводу. Вот, сейчас как, можно ставить, например, Платонова? Который «А без меня народ неполный!» Вот, говорят, что Платонов был дворником. Был или не был, на самом деле уже неважно. Зато красивая история: соединение двух правд, воздушного творчества и земного труда. Хотя это стереотип про возвышенность творения. В основном такая же сермяга. Бери больше, кидай дальше! Только ещё надо знать, откуда брать и куда кидать. Получается, с Платоновым – одна контрреволюция. Пока отложим. Булгакова, вот, тоже хорошо бы отложить. И вдарить по современной классике. Хотя какая сейчас у нас классика? Либо постмодернизм, либо не пойми чего. Мда-а-а».

К группе дворников с худруком, который почти слился с ней на эти минуты, приближался бригадир. Это становилось понятно любому: жилет дорожного рабочего был оторочен горностаевым мехом, модные джинсы были заправлены в сапоги-монголки, а в руках он держал золотой уровень. Да, именно золотой. По инструменту гуляли блестящие отражения. Это был символ местной, квартальной власти, похожий одновременно на офицерский стек и царский скипетр. Обладатель символа то ловко крутил его, то фиксировал в каком-либо положении, явно любуясь собой в этих состояниях.

– А чего, чего это вы без, без лопат? Снега же вон сколько, – худрук начал запинаться. 

Все рабочие одновременно посмотрели на своего бека. Тот помолчал, оценивая взглядом незнакомца. С ними часто любили поболтать местные жители, кто от праздности, кто из неизбывного у многих стремления накляузничать. Кстати, бек оказался довольно молодым, ему было около тридцати пяти. Начальник определил, что товарищ безвредный, можно с ним поговорить. 

– Так завтра будет оттепель – всё само растает. 

Для худрука эти слова показались с другим смыслом, он вздрогнул и чуть отпрянул. Потом просчитал про себя, что это про погодную простоту, не про его страхи. Сделал два шага навстречу.

– И что же станете делать?

Рабочие отнесли его к разряду чудаков, заулыбались.

– Так курить весь день будем! К вам в театру пойдем! – они загомонили вразнобой, кто-то, выходит, узнал его. 

– Да вот думаю, – вступил бек, и все замолчали. – Может песком пройтись, чтобы народу было не скользко. 

– Ну каша же будет! – компетентно поддержал разговор наш герой. 

– Кого волнует?! – этим невежливым ответом бригадир дал понять, что разговор окончен. 

– Ну, как знаете, вы – власть, – уже развернувшись от рабочих и больше для себя сказал худрук. 

Поутру трамваи ходили с большими интервалами. И, чтобы не мёрзнуть, мужчина решил пройти до следующей остановки. Тротуары были усыпаны снегом, идти оказалось удобнее по трамвайным путям – здесь уже прошли один-два рейса и примяли покров. 

Завибрировал телефон. «Кому это я нужен так рано? Даже интересно». Номер не определился. «Наверное, кто-то из старых знакомых». 

Первые десять секунд не было ни звука.

– Да, говорите! – сказал худрук («Вот, если кто из артистов, взгрею!»). –   Я вас слышу, – уже растягивая слова.

– Доброе утро! – наконец ответил низкий мужской голос и назвал его по имени-отчеству. 

Голос не был незнакомым. На мошенников тоже не похоже. Худрук стал прокручивать в голове последние события, стараясь логически вычислить, кто может звонить. 

– Вы куратор? – спросил худрук.

– Можно и так сказать. 

Худрук растерялся, не определившись, как себя вести. Кроме того, разговаривать было не совсем удобно: идя по снегу и моментами по скользким рельсам, вдумчиво общаться не получалось. А разговор был если не особенным, то точно нетиповым. 

– Как вы себя чувствуете? – вопрос прозвучал вкрадчивым и при трезвом образе жизни нашего героя неуместным.

– Спасибо, хорошо. Как вы? – худрук всё прокручивал, как в контрразведке, варианты, кто бы это мог быть. 

– Неплохо-неплохо, – покровительственный тон говорившего был по отношению к нему неприятен, мало кто мог себе такой позволить. 

– Вы вообще знаете, кому звоните? 

– Знаю-знаю, – эти многозначительные повторы слов выдавали, как сказал бы классик, старорежимную манеру. 

– Что вы решили по «Мастеру»? 

Худрук разозлился. Ожидание неприятностей – нынешних и много больше будущих – замаячили в его затуманенном сознании. Кроме того, что, разве он сам ничего не решает?! Разве он не генерал от Мельпомены?! 

– Уберём персонажа – и всего делов! – рубанул худрук на смелого.

– Вы хорошо подумали? Может стоит оставить ему место в иносказательном ключе? Или как-то не осязаемо? 

– И как прикажете это воплотить? Чтобы персонаж звонил другим по… мобильному? – худрук развеселился. – А героев сделать блогерами, и вообще всё действие перенести в блогосферу… 

– Ну зачем же так резко?! – примирительным тоном ответил незнакомец. – Классика она и есть классика. Всё по канонам. 

Худрук чуть не упал, исполнил в воздухе размашистое антраша. Но телефон он не отпускал: разговор исполнял его решимости, в голове выстраивался всё более чёткий план в отношении пьесы, да и вообще в отношении всей политики театра. 

– А вы как в целом? Цените нас? Артистов, режиссёров, собственно, театр наконец? – деятель искусства всё больше задирал планку. – Считаете, можно без театра? 

Повисло молчание.

– Хм. В принципе можно и без театра. Да можно много чего «без», – наверное, говоривший в этот момент ухмылялся. 

– Ну и мы вот будем без, без Воланда, – по-детски бросил фразу в трубку и повторил её громче, уже для всей улицы худрук. 

– Ну, как хотите. Как же можно без Воланда? – совсем тихо ответили и положили на том конце телефон. 

Худрук всё-таки упал. За разговором он не услышал сигнала трамвая, который единственный во всём парке почему-то оказался без защитной решётки. Вжик – и голова режиссёра покатилась по снегу… Его изумлённый взгляд замер на лице. Последней его мыслью было: «В самом деле, как же без Воланда-то?!»    

При участии Александра Стоцкого