Натаниэл Уонли
Лариса Винарова (перевод с англ.)
Воскрешение
Верна ли смерть, и прав ли тлен сырой,
И гроб отдаст ли прах истлевший мой,
Чтоб волосы взросли из прежних пор,
И с костью кость спряглась, как до тех пор?
Давно затихший пульс начнет ли бить
Сигнал войскам истленья отступить?
Узрят ли вновь глаза приход лучей,
Познав тоску чернейшей из ночей?
А мертвецы, что стали пищей рыб,
Сих каннибалов вод, — ужель могли б
Плавучие гробницы их отдать,
Иль мертвым сим не суждено восстать?
А вдруг работа тонкая огня,
Погубит прах, безжалостно обняв,
И пепел, брошен свищущим ветрам,
Развеется по разным сторонам,
И будет каждый атом-пилигрим
Из плоти в травы, в плоть из трав кружим?
Он, встретившись с другими, сможет вмиг,
Обнявшись с ними, возродить наш лик?
Господь, мой Бог, я знаю, твой глагол
Из хаоса все сущее возвел —
От ангелов, причастных вечных благ,
До мошкары, танцующей в лучах.
Не воскресит неужто эту плоть
Создавший все из ничего Господь?
Нет, нет! Когда усну я вечным сном,
Как в чреве матери, в тепле земном,
Ослабят черви вдруг свои тиски,
Благой земли рассыплются комки
И смертные тенета разорвет
Небесный зов — я встану в свой черед!
И облекусь для Господа в тот час,
Как он совлекся в смерти ради нас.
"Воскрешение" с первых слов предстает перед читателем как смелое и одновременно глубоко медитативное произведение, затрагивающее вечную тему смерти и воскресения.
Начальные строки обнажают уязвимость лирического героя, задающего вопросы, рожденные из человеческого страха перед конечностью жизни. Яркие образы распада — «сырой тлен» и «прах истлевший» — придают абстрактным страхам телесную реальность. Но даже заглядывая в бездну могилы, автор сохраняет искру надежды. Мотив соединения костей и атомов, завершающийся образом «атома-пилигрима», удивительным образом сочетает науку и веру.
Риторическая структура стихотворения отражает внутренний конфликт. Вопросы начинаются с ощутимых сомнений: может ли прах вновь стать плотью, способна ли жизнь победить разрушение? Но по мере развития стихотворения автор находит опору во всемогуществе Творца. Этот переход от неуверенности к доверию ощущается подлинным, и это дает стихотворению силу.
Финальные строки, где автор сравнивает землю с материнской утробой — теплой, защищающей и в конечном итоге дающей жизнь, — переосмысляют смерть не как конец, но как путь к возрождению. Яркие образы и экзистенциальные вопросы оставляют неизгладимое впечатление, независимо от глубины познаний читателя в христианской эсхатологии. Стихотворение приглашает нас не только задуматься о тайнах жизни и смерти, но и ощутить надежду, которую дарит вера, соединяя сомнение и уверенность, страх и надежду, смерть и обновление.
Большой похвалы заслуживают талант и мастерство переводчика -- Ларисы Винаровой, давшей произведению 17 века живое, современное звучание, сохранив при этом классический стиль и высоту слога.